Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему
всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как
хорошо!
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом.
Все чрезвычайно
хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Осип. Любит он, по рассмотрению, что как придется. Больше
всего любит, чтобы его приняли
хорошо, угощение чтоб было хорошее.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице
все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу,
все пошло
хорошо.
Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и
все это такое… Ах, как
хорошо! Я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила —
все на меня поглядывал.
Когда в городе во
всем порядок, улицы выметены, арестанты
хорошо содержатся, пьяниц мало… то чего ж мне больше?
Хлестаков.
Хорошо,
хорошо! Я об этом постараюсь, я буду говорить… я надеюсь…
все это будет сделано, да, да… (Обращаясь к Бобчинскиму.)Не имеете ли и вы чего-нибудь сказать мне?
Хлестаков.
Хорошо, хоть на бумаге. Мне очень будет приятно. Я, знаете, этак люблю в скучное время прочесть что-нибудь забавное… Как ваша фамилия? я
все позабываю.
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его,
все будет
хорошо, лишь бы, то есть, от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью: кланяемся тебе сахарцом и кузовком вина.
Хлестаков. Ну,
все равно. Я ведь только так.
Хорошо, пусть будет шестьдесят пять рублей. Это
все равно. (Принимает деньги.)
Хлестаков. Ну что, как у вас в гостинице?
хорошо ли
все идет?
Таким путем
вся вотчина
В пять лет Ермилу Гирина
Узнала
хорошо,
А тут его и выгнали…
Красивая, здоровая.
А деток не дал Бог!
Пока у ней гостила я,
Все время с Лиодорушкой
Носилась, как с родным.
Весна уж начиналася,
Березка распускалася,
Как мы домой пошли…
Хорошо, светло
В мире Божием!
Хорошо, легко,
Ясно н а ́ сердце.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака?
Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них
все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Г-жа Простакова (Стародуму).
Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы
все в четвертой комнате на цыпочках ходили, чтоб тебя не обеспокоить; не смели в дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и сюда вытти изволил. Не взыщи, батюшка…
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы
всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было
хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда
вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
— И как
хорошо всё это было до этого, как мы
хорошо жили!
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают
хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали
все свои сияющие лица слезами и вареньем.
—
Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла
всё и еще раз прочла письмо
всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
— Третье, чтоб она его любила. И это есть… То есть это так бы
хорошо было!.. Жду, что вот они явятся из леса, и
всё решится. Я сейчас увижу по глазам. Я бы так рада была! Как ты думаешь, Долли?
— Нет, право, я иногда жалею, что послушалась мама. Как бы
хорошо было в деревне! А то я вас
всех измучала, и деньги мы тратим…
Левин слушал их и ясно видел, что ни этих отчисленных сумм, ни труб, ничего этого не было и что они вовсе не сердились, а что они были
все такие добрые, славные люди, и так
всё это
хорошо, мило шло между ними.
— О! как
хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает
всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь
всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
Он часто испытывал, что иногда во время спора поймешь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь это самое и тотчас согласишься, и тогда
все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испытывал наоборот: выскажешь наконец то, что любишь сам и из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это
хорошо и искренно, то вдруг противник соглашается и перестает спорить.
Но он чувствовал себя бессильным; он знал вперед, что
все против него и что его не допустят сделать то, что казалось ему теперь так естественно и
хорошо, а заставят сделать то, что дурно, но им кажется должным.
«Да, может быть, и это неприятно ей было, когда я подала ему плед.
Всё это так просто, но он так неловко это принял, так долго благодарил, что и мне стало неловко. И потом этот портрет мой, который он так
хорошо сделал. А главное — этот взгляд, смущенный и нежный! Да, да, это так! — с ужасом повторила себе Кити. — Нет, это не может, не должно быть! Он так жалок!» говорила она себе вслед за этим.
Вид этот говорил:
всё это
хорошо, да как Бог даст.
— Разве я не вижу, как ты себя поставил с женою? Я слышал, как у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет на два дня на охоту.
Всё это
хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, — сказал Облонский, отворяя ворота.
Первое время деревенской жизни было для Долли очень трудное. Она живала в деревне в детстве, и у ней осталось впечатление, что деревня есть спасенье от
всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна:
всё есть,
всё дешево,
всё можно достать, и детям
хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав в деревню, она увидела, что это
всё совсем не так, как она думала.
«Так он будет! — подумала она. — Как
хорошо я сделала, что
всё сказала ему».
Он знал очень
хорошо, что в глазах Бетси и
всех светских людей он не рисковал быть сметным.
Непогода к вечеру разошлась еще хуже, крупа так больно стегала
всю вымокшую, трясущую ушами и головой лошадь, что она шла боком; но Левину под башлыком было
хорошо, и он весело поглядывал вокруг себя то на мутные ручьи, бежавшие по колеям, то на нависшие на каждом оголенном сучке капли, то на белизну пятна нерастаявшей крупы на досках моста, то на сочный, еще мясистый лист вяза, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева.
И, не спросив у отворившего дверь артельщика, дома ли, Степан Аркадьич вошел в сени. Левин шел за ним,
всё более и более сомневаясь в том,
хорошо или дурно он делает.
Он нисколько не интересовался тем, что он сам говорил, еще менее тем, что они говорили, и только желал одного — чтоб им и
всем было
хорошо и приятно.
Катавасов сначала смешил дам своими оригинальными шутками, которые всегда так нравились при первом знакомстве с ним, но потом, вызванный Сергеем Ивановичем, рассказал очень интересные свои наблюдения о различии характеров и даже физиономий самок и самцов комнатных мух и об их жизни. Сергей Иванович тоже был весел и за чаем, вызванный братом, изложил свой взгляд на будущность восточного вопроса, и так просто и
хорошо, что
все заслушались его.
— Ну, как я рад, что добрался до тебя! Теперь я пойму, в чем состоят те таинства, которые ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую тебе. Какой дом, как славно
всё! Светло, весело, — говорил Степан Аркадьич, забывая, что не всегда бывает весна и ясные дни, как нынче. — И твоя нянюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фартучке; но с твоим монашеством и строгим стилем — это очень
хорошо.
— A propos de Варенька, [Кстати о Вареньке,] — сказала Кити по-французски, как они и
всё время говорили, чтоб Агафья Михайловна не понимала их. — Вы знаете, maman, что я нынче почему-то жду решения. Вы понимаете какое. Как бы
хорошо было!
Агафья Михайловна, которой прежде было поручено это дело, считая, что то, что делалось в доме Левиных, не могло быть дурно, всё-таки налила воды в клубнику и землянику, утверждая, что это невозможно иначе; она была уличена в этом, и теперь варилась малина при
всех, и Агафья Михайловна должна была быть приведена к убеждению, что и без воды варенье выйдет
хорошо.
—
Хорошо, после, но непременно скажите. Я не боюсь ни чего. Мне нужно
всё знать. Теперь кончено.
— Может быть,
всё это
хорошо; но мне-то зачем заботиться об учреждении пунктов медицинских, которыми я никогда не пользуюсь, и школ, куда я своих детей не буду посылать, куда и крестьяне не хотят посылать детей, и я еще не твердо верю, что нужно их посылать? — сказал он.
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на
всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется!
Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
Когда старая княгиня пред входом в залу хотела оправить на ней завернувшуюся ленту пояса, Кити слегка отклонилась. Она чувствовала, что
всё само собою должно быть
хорошо и грациозно на ней и что поправлять ничего не нужно.
«Я искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, — она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того, что
хорошо и что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со
всеми, дано потому, что я ни откуда не мог взять его».
― За что мы
все мучаемся, когда
всё могло бы быть так
хорошо?
— Без тебя Бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна! — сказала Долли. — У тебя
всё в душе ясно и
хорошо.
Алеша, правда, стоял не совсем
хорошо: он
всё поворачивался и хотел видеть сзади свою курточку; но всё-таки он был необыкновенно мил.
Всё это было бы очень
хорошо, если бы не было излишества.
—
Хорошо тебе так говорить; это
всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо
все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.